В 1917 году в России произошла революция, повлиявшая на жизнь и мировоззрение даже таких аполитичных существ как саратовские музыканты. 11 декабря вышел в свет первый и последний номер журнала «Оркестрант Поволжья». Бюро нового печатного органа базировалось в музыкальном магазине М.Ф. Дидемана, сведения о котором не сохранились.

Вступительная статья редактора прекрасна. Неизвестно, какую роль И.В. Липаев играл в оркестре, но его текст изобилует – как их назвать? – пусть будут мелизмами и фиоритурами.

«Нам кажется, никогда еще многочисленная семья оркестрантов не переживала такого страстного желания иметь свой печатный орган, никогда она так сильно не стремилась посредством его страниц поставить знамя объединения, как в эти бурно-стремительные дни полной свободы. Недалеко ушло время, когда слова поэта «чем ночь темней, тем звезды блещут ярче» будили вялую мысль. Теперь она встрепенулась, эта мысль, и настойчиво зовет нас к себе в других словах и деяниях», – обращался к коллегам редактор-оркестрант.

«Куда мы должны идти? – вопрошал он. – Мы, сыны излюбленной профессии, должны прямо ответить: мы должны ринуться на путь широкого объединения, братской помощи друг другу, забыть раздоры и личные интересы. Мы должны представить теперь себе иное царство, царство самозабвенного труда на пользу страждущей души товарища-музыканта, облегчить ее голод, ободрить на лучшие порывы, зажечь к музыкальному просвещению, к совершенству игры на оркестровом инструменте, вообще помочь тем, кто не знает дороги к использованию своих артистических сил».

Кому это адресовано? Товарищ-музыкант прямо должен был «ринуться на путь широкого объединения»? Впрочем, дальше начинается конкретика.

«Мы будем посильно ставить вехи, по которым оркестрант может легче, сознательнее пройти к обетованной земле своего материального благополучия».

Эти строки я бы продал спичрайтерам. Уверен, они до сих пор близки каждому, независимо от того, по какую сторону оркестровой ямы проходят его трудовые будни.

Оркестр на Советской, 1921 год

В восьмистраничном журнале есть стихи. Они явно написаны родственной редактору душой.

Зажглись огни в нас, засверкали,

И зазвенел наш пылкий дух.

Песнь вслух:

Вперед, друзья! К безгранной дали

Порыв взметнем свой золотой,

Святой!

Вперед… Не врозь, – зачем быть вчуже?

Пусть будет нас – одна семья…

Друзья!

Друзья, живей пробудим души –

Нас клич всех творческий зовет:

Вперед!

Простим автору «безгранную даль». Понятно, что «безграничная» в размер не умещалась. Хотя кто ее знает… Плодовитый Александр Е. Галкин, судя по всему, был забавной личностью. Известны три его поэтические книги, изданные в Саратове: «Венчальные ризы» 1918 года, «Полевое шестопсалмие» 1922 года и вполне реалистичные «Песни беспризорных детей», напечатанные в Балаково в 1926-м.

А сколько ему не удалось издать!

Книги стихов «Солнечные брониски – трилогия летнего дня», «Рассказ дедушки Трифона», «Огни моей кельи», «Мой плач на кресте», «Цветы преображенные», «Пасхальные песни», «Огненный бич», «Светильники воскресения», «Псалмы покаянные», «Песни в гробу».

И поэмы «Двенадцать знаков Зодиака», «Рождественское», «Песнь о Невесте Христовой», «Голгофа», «Неизреченное (трилогия)», «Новогоднее письмо к моей матери (в прозе)», «Мировая пасхалия», «Скаска».

Любопытно было бы взглянуть на «Скаску» и, конечно же, на «Песни в гробу». Последние, вероятно, были продолжением книги «Мой плач на кресте», а это уже попахивает богохульством.

Не удержусь, приведу один из псалмов Галкина, настолько он колоритный.

1. С молитвой светлой, с знойной верой

Вхожу я в свой зеленый храм

И песнь-псалом начальный-первый

Слогаю спелым шумным Ржам.

2. Превознесу, любя, на струнах и свирели

Тебя, святая Рожь, красавица полей!

Ты хлеб-хлебов, твои сосцы позолотели;

Придет хозяин-жнец, твой соберет елей…

3. Светло восплещет он корявыми руками,

Как молнии блеснут колосья под серпом…

Взволнуешься вся ты под ладными цепами,

Сверкнешь с лопаты в высь червонцами – зерном…

4. Тебе пахнут теплом злым жернова-литавры,

Душистою мукой наполнится сусек…

Возьмет огонь тебя в свои святые Лавры

И в жертву принесет для жизни человек.

Но вернемся к нашим музыкантам. Из 365 дней в году они умудрились выбрать для встречи самые страшные дни и теперь не верили, что большевики – это навсегда. «Всероссийский съезд оркестрантов, назначенный с 1 по 8 ноября, не состоялся вследствие восстания большевиков, – сокрушались музыканты. – События разыгрались настолько неожиданно, что организационный комитет положительно не имел возможности своевременно предупредить делегатов об отмене съезда. Однако делегаты отдаленных городов, Сибири и Кавказа, выехавшие до событий в столицах, прибыли в Петроград совершенно благополучно. Съехались представители 16 городов. Так как возвращаться им в самый разгар событий было уже небезопасно, то на совместном заседании с комитетом было постановлено считать съезд несостоявшимся, организацию признать делегатским совещанием и заняться подготовительными работами к будущему съезду… Есть предположение, что съезд будет созван Великим постом».

Не будет у них больше съездов. Ни во время поста, ни когда-либо после. Предсказывать будущее – это не музыку играть.

Военный оркестр на Театральной площади, 1918 год

А в Саратове в это время тоже происходили разброд и шатания, о чем повествует заметка «Акулы». «Больны теперь музыканты. Они голодают, потому что свадебных пиров почти нет, танцевальных вечеров и увеселительных заведений стало меньше на 75 процентов, заработок же упал до последней степени. Катастрофическое положение особенно застало врасплох музыкантов «маленьких», играющих на балах, по ресторанам и на «танцевалках». Из них больше всего маются играющие на духовых, – писал некто под псевдонимом. – И вот в такое время, когда каждый грош идет ребром на прокорм семьи, в Саратове появились люди, подобно акулам, ждавшие надвигавшегося бедствия, в виде некоторой части полковых музыкантов и любителей из оркестров учебных заведений. Из общего числа «подрядчиков», готовых добить и без того страдающего музыканта-духовика, выделились некто Меркушев, Иванов, полковики и ученик-реалист Зверев. Они всячески стараются пересечь дорогу нуждающимся и сбивают цены елико возможно.

Но еще того обиднее становится, если вспомнить, что в ресторане «Северный полюс» начал было играть целиком оркестр учащихся, что разные любители рыщут, где бы им поиграть за какую угодно цену, лишь бы иметь сладенький приварок и оставить за то профессионала без куска хлеба. Да, печальное и жестокое мы переживаем время, товарищи музыканты», – заключал автор, не подозревая, насколько он прав.

Оркестр на Московской, 1924 год

Далее в листке живописуются бедствия саратовских музыкантов.

«Владельцы гостиниц, театров и кинематографов, оставшихся продолжать свою работу, дьявольски теснят оркестровых артистов. Они пользуются случаем и измываются над голодающими в своих интересах. Кинематографщики наживают громадные деньги, а прибавки музыкантам исчисляются грошами. Все эти «Кино-Арсы», «Свет» – ведь это ни более ни менее в отношении музыкантов своего рода эксплоататоры без креста и совести. Их доходы громадны, а музыкантам они платят до сих пор 60-90 рублей в месяц, думая, что на такие жалованья люди могут жить припеваючи. Мало того, владелец «Света» готов менять музыкантов, точно перчатки. Стыдно становится за всех этих господ Калашниковых, Зильбербергов и Ко», – страдал еще один укрывшийся за псевдонимом.

Оркестр на Камышинской, 1931 год

За валом жалоб почти не слышны конструктивные предложения.

«Россия перестраивается, спешно идет к новой жизни. Может быть недалеко уже время, когда музыка будет достоянием всех жителей городов, перестанет быть привилегией одних и закрытой – для других… Пригласите хороший оркестр, дайте его членам хорошее вознаграждение, и первый же его концерт, первое выступление в городском саду, парке, в театре принесет в кассу значительный доход… Городские оркестры не только не убыточны, но прибыльны. В Саратове летом такой оркестр мог бы играть в Коммерческом собрании или обслуживать Липки, городские парки, бульвары и сады, зимою он мог бы принести незаменимую пользу своими выступлениями под флагом Русского музыкального общества и собственными концертами – в Городском театре», – делится некто Самаров.

Но тут же, на следующей строке, вновь звучит неистребимая трагическая нота:

«14 ноября опустили в могилу валторниста М.В. Заговёнкова, опустили при трогательном единодушии товарищей, проводивших безвременно скончавшегося труженика похоронным маршем и почтивших на общем собрании местного союза память его вставанием… Умер наш товарищ Заговёнков. Нелегка была судьба его за последние месяцы: без всяких сил и денежных средств лежать на одре – это ужас!»

Но и это не предел страданий служителей муз.

«В тяжелых мучениях, продолжавшихся целую неделю, от рожистого воспаления лица скончался первый кларнетист оркестра Тифлисской оперы. Оркестранты, лишившись превосходного музыканта, скорбеют по Кнубовец и как по человеке отзывчивом, простом и вполне товарищески отзывчивом».

Где Саратов и где Тифлисская опера? Почему кончина кларнетиста вызвала такое косноязычное горе у саратовских коллег? Нет ответа.

Завершают сборник новостные заметки, едва ли не более ценные для сегодняшнего читателя, чем иные «проблемные» материалы.

«У профессора консерватории В.В. Зайца была украдена из класса скрипка, очень ценная, но потом оказалась подброшенной владельцу».

Викентий Викентиевич Зайц (1884–1963) работал в саратовской консерватории 50 лет.

«Служившее притчей во языцех оркестровое помещение театра Очкина, считавшееся рассадником простудных заболеваний, новым антрепренером его т. Мевесом приведено в порядок, выкрашено и заграждено от сквозняков».

Как быстро Д. М. фон Мевес стал «товарищем»!

«Во время восстания большевиков столичные оркестранты лишены были <возможности> получить жалованье за неделю с 25 октября по 2 ноября. Владельцы отказывались в выдаче жалованья на основании создавшихся за это время «непреодолимых препятствий».

Скоро этот форс-мажор перейдет в хроническую стадию.

«К предстоящей поездке известного виолончелиста профессора Леопольда Ростроповича. Время поездки – конец декабря и январь. Маршрут: Астрахань, Саратов, Царицын, Н.-Новгород, Тамбов, Балашов, Воронеж, Ростов, Баку, Тифлис».

Леопольд Ростропович

Судя по дальнейшему развитию событий, это турне было для воронежца Леопольда Ростроповича судьбоносным. В 1923 году он станет профессором Саратовской консерватории, в 1925-м – профессором Азербайджанской консерватории. В 1927 году у него родится сын, для которого Саратов тоже будет близким городом – здесь в 1970 году архиепископ Пимен тайно обвенчал Мстислава Ростроповича и Галину Вишневскую

Мстислав Ростропович, архиепископ Пимен, Галина Вишневская