Лекции и выступления

Жизнь и творчество Юлиана Григорьевича Оксмана

Людмила Ефимовна Герасимова, доктор филологических наук (Саратов)

«Мне хотелось бы подчеркнуть, что Оксман – не прошлое науки, это в лучшем случае ее настоящее, а то может быть и будущее».

Двенадцатого января 2020 года исполнилось 125 лет со дня рождения Юлиана Григорьевича Оксмана, выдающегося ученого, пушкиниста историка литературы, текстолога, архивиста, замечательного издателя, общественного деятеля, то есть не только в ретроспективе времени, но и в его перспективе. Место Оксмана в отечественной культуре, по-моему, становится более видным, значимым, все более многосторонним. Мне хотелось бы подчеркнуть, что Оксман – не прошлое науки, это в лучшем случае ее настоящее, а то может быть и будущее.

Юлиан Григорьевич Оксман родился, по новому стилю, 12 января 1895 года в городе Вознесенск Херсонской губернии. Он в своей биографии писал, что отец его был химик-бактериолог и служащий городского самоуправления. Именно в Вознесенске Оксман окончил гимназию в 1912 году и дальше два года – в 1912 и 1913 – он учился в Бонне и в Гейдельберге. Потом он переезжает снова в Россию. И в 1913-1917 гг. он учится в Петербургском университете на историко-филологическом факультете на славяно-русском отделении. Его учителями на славяно-русском отделении были профессора С.А. Венгеров, И.А. Шляпкин, Н.К. Пиксанов, А.А. Шахматов, то есть, ученые, которые заложили основы отечественного литературоведения и языкознания.

Оксман посещает семинар Семена Афанасьевича Венгерова. Это был Пушкинский семинар, в котором он получил самые основные и глубинные знания о времени Пушкина, о людях, близких ему, и о литературном контексте. Здесь он очень рано выдвигается как ученый. В 1915 году Оксман публикует статью «К вопросу о дате стихов Пушкина о старом доже и догарессе молодой» (Русский библиофил. 1915. № 3). В семинаре и сразу по окончании Петербургского университета Оксман очень много занимается литературой пушкинской поры, и даже потом уже его оставляют на подготовку к профессорскому званию. Он на какое-то время остается еще в университете. (Интересный факт. По воспоминаниям В.В. Пугачева и Н.Я. Эдельмана, однажды в студенческие годы Оксман в каком-то трактире в компании студентов и произнес тост, и вдруг за спиной почувствовал пристальный взгляд, оглянулся и увидел Григория Распутина, который, посмотрев на молодого Юлиана Григорьевича, сказал: «Далеко пойдешь, но тяжело пойдешь»).

В 1916 и 1917 гг. выходят публикации Оксмана о текстах Пушкина, о русских журналах и о Гоголе. Многие из них сделаны на архивном материале, т.к. Оксман много занимается архивной работой. И в 1917 и 1918 гг. он – помощник начальника архива министерства, а потом – наркомата просвещения, участник реформы архивного дела после Февральской революции. Это очень большая работа и очень важная по разбору архивов, систематизации и открытию архивов, которые раньше не были открыты. В это время – 1918, 1919 гг. – Оксман – заведующий сектором цензуры и печати центрального архива РСФСР. Он работает очень много, знакомится с документами, с которыми раньше никто из ученых-филологов не мог познакомиться. Это все постепенно вводится в оборот, что-то публикуется, а что-то только ждет своей публикации.

Очень интересен этап его работы с 1920 по 1923 г. Он отправляется на Украину, в Одессу, как особо уполномоченный реввоенсовета по охране и разбору архивов. В это время Оксман – начальник губернского архивного управления в Одессе, он становится ректором археологического института при Новороссийско-Одесском университете, ведет огромную преподавательскую работу, открывает в археологическом институте Пушкинский семинар, по типу Венгеровского. В семинаре занимались те, кто впоследствии станет выдающимися пушкинистами. Он готовит очень много архивных материалов к публикации и публикует.

Оксман выбирает архивные документы, биографические материалы о текстах Пушкина, черновые варианты, литературное окружение Пушкина, материалы о русской и зарубежной литературе этого периода и о судьбах русских писателей. Все это делается на материале Одесских архивов, которые постепенно открываются им и его соратниками.

Как раз в это время под началом Оксмана работает будущий замечательный историк Артемий Флоровский. Он тоже многое сделал для изучения архивных документов и истории декабристов, их отношениях с Пушкиным. Совсем недавно молодой исследователь Оксмана Максим Фролов опубликовал переписку Оксмана и Флоровского. Флоровский всю жизнь провел в эмиграции в Праге и в других городах, и с Оксманом они могли переписываться только уже, когда наступила оттепель. В письмах этих много воспоминаний об Одессе, о научных спорах и взаимном обмене информацией: кто что нашел. Это очень значимая публикация, в ней упоминаются люди, которые были в Одессе, с кем были знакомы Оксман и Флоровский (См.: Фролов М. А. «Дух бодр и охота к работе прежняя…». Из переписки Ю.Г. Оксмана и А.В. Флоровского (1962–1968) // Emigrantika et cetera: К 60-летию Олега Коростелева / Ред.-сост. Е.Р.Пономарев, М. Шруба. М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», Литфакт, 2019).

В Одессе Оксман собирает и очень большой архивный материал по цензурным судьбам отдельных произведений Веневитинова, Тургенева, Гоголя, Гаршина. Эти документы окажутся ему важны при изучении творчества Гаршина и Тургенева. Это все становится основой его собственных исследований. О Тургеневе ему удается найти ценные материалы. Первая его книга выходит в 1921 году: «Иван Сергеевич Тургенев. Исследования и материалы» (И. С. Тургенев: Исследования и материалы / Проф. Ю. Г. Оксман. Одесса: Всеукр. гос. изд-во, 1921).

В 1923 году Оксман возвращается в Петроград, и начинает работать профессором кафедры архивоведения и литературного источниковедения Петроградского университета.

1923-1930 гг. – невероятно плодотворные годы деятельности Оксмана. Все его ученики удивлялись, что он был не просто работоспособным человеком, но и необыкновенно творческим, как теперь выражаются, креативным. Это была невероятно важная работа для всего литературоведения и для архивоведения. Оксман преподает в университете и в Государственном институте истории искусств. Он работает и в Петроградском отделении центрального архива. Он занимает, как он потом в письмах скажет, «высокую должность» члена президиума Ленсовета. Это высокая государственная должность.

Оксман становится действительным членом пушкинской комиссии при Институте русской литературы, Пушкинском доме, в Ленинграде. Здесь готовятся материалы о Пушкине и о декабристах, и Оксман в этом активно участвует. В сентябре 1933 года он становится ученым секретарем Пушкинского дома и работает заместителем по научной части. Практически, как говорят все его ученики, и кто его знал, по сути Оксман исполняет обязанности директора, а официальными директорами Пушкинского дома в это время были Луначарский (в 1932-1933), Каменев (в 1934) и Горький (1935-1936). Впоследствии Оксману вменили в вину, что он работал с Каменевым, это было одной из причин последующего ареста Оксмана.

Главные направления научной работы Оксмана: декабристы и Пушкин.

В 1925 отмечается столетие восстания декабристов, все готовятся к юбилею с начала 20-х годов. Оксман публикует следственные дела членов Общества соединенных славян, материалы о первом декабристе Раевском, об одесском, как называлось при старом режиме, гнезде вольнодумцев. То есть эти очень важные и необходимые для исследования декабристов документы изучаются, публикуются, и вокруг Оксмана тоже складывается группа людей, которые этим занимаются.

Во время работы над Пушкиным подбирается великолепная, больше неповторимая в истории нашего пушкиноведения, группа замечательных ученых, часть из них прошли Венгеровский семинар: Михаил Павлович Алексеев, Борис Викторович Томашевский, Сергей Михайлович Бонди, Виктор Владимирович Виноградов, Цявловские, Г.О. Винокур. Это люди, которые великолепно знают Пушкина, и они ставят перед собой три задачи. Первая – это собирание рукописей и, прежде всего, их прочтение. Что значит прочтение? Многие рукописи до этих пор читались неточно, Оксман приводил в своих последующих докладах примеры неточности прочтения. Например, пушкинское стихотворение «Тургеневу» («Тургенев, верный покровитель…», 1817) прочитывали и печатали так: «НО слишком счастливый гонитель иезуитов, и глупцов», а Оксман доказал всем, что надо: «НЕ слишком счастливый гонитель иезуитов и глупцов». И самому Оксману приходилось быть «не слишком счастливым гонителем иезуитов и глупцов».

Для Оксмана первой задачей было выявить рукописи, которые были не только в государственных архивах, но и в частных архивах, частично вывезенных архивах. Их надо было все найти и прочитать. И вторая задача, которую ставил Оксман, – это было издание этих пушкинских рукописей и комментирование. Между собой пушкинисты часто обсуждали: как это будет делаться, будет ли это издание по томам собранным, по годам или по жанрам; внутри – по хронологии, или как? Как публиковать рукописи, неточно установленные переписанные пушкинские стихи? Они начали выполнять эту научную задачу.

В 1930 и 1931 гг. уже началась подготовка к юбилею Пушкина – к столетию со дня смерти Пушкина в 1937 году. Выдающиеся ученые-пушкинисты участвовали в издании сочинений Пушкина в 6 томах: это 1930 и 1931, а 1935–1938 гг. – это уже сочинения Пушкина в 9-ти томах. Было объявлено, что готовится Академическое собрание сочинений Пушкина. Из этого грандиозного дела Оксман был изъят арестом в 1936 году.

Но до этого по ходу работы и над декабристами, и над пушкинской тематикой Оксман сумел подготовить полное Академическое собрание стихотворений Рылеева в «большой» «Библиотеке поэта». Кстати, потом Оксман рассказывал своим ученикам, что было много споров с М. Горьким, как издавать стихи в «Библиотеке поэта». Все эти текстологические проблемы были для Оксмана необыкновенно важны. Это не только анализ литературоведческий, стилистический. Первая задача – текстологически выявить, подлинные ли это рукописи. Комментирование тоже было не только историко-литературной, но во многом и текстологической задачей, чем Оксман очень дорожил. Именно все текстологические идеи Оксмана, споры его с разными учеными чрезвычайно важны, по-моему, не только для современных изданий, которые не всегда выполняются по строгой программе, но и для будущих изданий и классиков, и последующих авторов.

Арест Оксмана произошел 6 ноября 1936 года. Судило его особое совещание при НКВД. Ему дали 5 лет, и в прессе о нем писали как о вредителе, и вредительство видели в том, что издание задерживается, что Академическое издание не успеет к 1937 году, цитировали слова Сталина, что, если пушкинистам дать волю, то они сто лет будут издавать это собрание сочинений Пушкина. Разумеется, подспудно было то, что он работал с Каменевым, а также на Оксмана писали доносы. Юлиан Григорьевич получил пять лет исправительно-трудовых лагерей 15 июня 1937 года. Тяжелейшие годы: Колыма, смежные еще лагеря, лесоповал, шахты, тяжелейшая работа. Сохранилось воспоминание Оксмана: совершенно изнуренный работами, можно сказать, что он умер, вместе с другими умершими лежал в мертвецкой, а врач дежурный передавал следующему по дежурству врачу, принимающий врач увидел, что у одного из умерших дрогнуло веко, он отпустил своего предшественника, подошел, и этим человеком был Оксман. Врач его спас, вернул к жизни, и дальше продолжался лагерный срок Юлиана Григорьевича. Когда 5 лет окончились, его вызвал начальник лагеря, тоже по личным воспоминаниям Оксмана, и сказал:

- Ну вот вы сейчас поедете освободитесь, вас же снова арестуют и неизвестно где вы будете, как вы будете. Тут уже вам все-таки, как-то привычно.

- А за что мне можно дать другой срок?

- Но ведь вы, наверное, считаете, что вас зря арестовали, несправедливо?

- Ну да.

- Вот вам второй срок.

Второй срок был получен в 1942 году за оскорбление советской власти. Получилось всего 10 лет Колымы, 10 лет изнурительных, тяжелейших работ.

В 1946 году Юлиан Григорьевич Оксман был освобожден. Добраться до Центральной России было невероятно трудно. Об этом он пишет в письме от 16 марта 1947 года Николаю Кирьяковичу Пиксанову (Марк Азадовский и Юлиан Оксман. Переписка, 1944-1954 / изд. подгот. и вступ. ст. К. Азадовский. М.: НЛО, 1998). Оксман пишет: «Прошло 10 лет, как мы с вами не виделись. Много воды утекло за эти годы, много пришлось пережить и мне и вам такого, что позволяет уже с большой высоты пересмотреть все прошлое, отмести все временное, случайное, оценить подлинное, отбросить поддельное. Не знаю как вам, но мне иногда даже жутко приходится ощущать эту пустоту, которая образовалась вокруг нас за эти годы. Гибель друзей, сверстников, учеников, уход из жизни всех старших товарищей, не говоря уже об учителях. Случайно, без всяких объективных оснований для этого вынырнул из бездны, в которой неожиданно для меня оказался и я. Вероятно и вы не думали, что нам придется когда-нибудь встретиться за 17000 км от Москвы, а радиус земного шара кажется 15000, у самого Ледовитого океана, откуда ехать пришлось мне сейчас полтора месяца на собаках, на оленях, лошадях, машиной, пароходом через океан, пересекая Охотское и Японское моря, а затем по Великому сибирскому пути от Владивостока, в 60-ти градусные морозы, вечную ночь. В забое, на лесоповале, словом, во всех условиях я не переставал оставаться самим собой, и вероятно только поэтому сохранился. А потерять себя это значило бы вычеркнуть себя из жизни».

Юлиан Григорьевич говорит в письме о том, что был во всех смыслах вычеркнут из жизни: он вырван из научной деятельности, из жизни личной на 10 лет. За эти десять лет люди, которые думали, что они – ученые, а, с другой стороны, думали, что Оксман уже никогда не вернется, многое, как Оксман сам пишет, «украли» у него. Это слово из переписки Оксмана с К.И. Чуковским, где Оксман подробно говорит о том, что украли у него и документы и многие его идеи, когда его вычеркнули буквально из всех изданий, где он работал. Имя его, которое должно было стоять не только в Академическом собрании сочинений Пушкина, но и в других изданиях, все было изъято. И те, которые действительно надеялись, что теперь никто ничего не узнает, присваивали себе идеи. Поэтому, когда Оксман вернулся, одна из его задач была, как он сам говорил, вернуться к своим старым работам, продолжить все то, что было начато и прервано вот этими десятью годами.

Возможным стало работать, конечно, не в Москве, не в Ленинграде. Такая возможность благодаря Григорию Александровичу Гуковскому возникла для работы в Саратове. В Саратове с марта 1942 года по июнь 1944 был в эвакуации Ленинградский университет. Это грандиозное событие и для города, и для Саратовского университета. Выдающиеся ученые разных специальностей работали тут. Тут работал и Саратовский университет, и в его формах в его аудиториях Ленинградский университет. Некоторые лекции студенты слушали вместе, некоторые семинары тоже были совместные. Григорий Александрович Гуковский был проректором Саратовского университета. И ему удалось с помощью тогдашнего ректора Петра Васильевича Голубкова и по совету А.П. Скафтымова сделать приглашение Оксману от Саратовского университета. И в апреле 1947 года Оксман начинает работать в Саратовском университете. Его принимают на должность профессора. По существу, эта работа продолжается до 3 октября 1958 года, а на самом деле до 1956 г., а 1956- 1958 гг. Оксман совмещал работу в Саратове, приезжая сюда, и работу в Москве, в Институте мировой литературы, куда был принят. При этом официальная реабилитация Оксмана была только в 1958 году.

Оксман работал в должности профессора до 1 января 1950 года, затем его переводят на должность старшего преподавателя. Произошло это, потому что затерялся документ – профессорский аттестат Оксмана. ВАК в 1949 году провел перерегистрацию профессоров, и так как этого документа в наличии не было, то Оксмана уже с профессорской должности переводят на должность старшего преподавателя. А 27 декабря 1953 года его переводят на должность ассистента. Оксман, по воспоминаниям нескольких его учеников, говорил о том, что надо быстрее отсюда уезжать, пока аспирантом не сделали. Оксман предпринимает в 1952 году такую попытку уехать из Саратова, ведет переговоры с другими университетами. Вот эти все передряги очень утяжеляли жизнь Оксмана. В одном из писем к К.П. Богаевской Оксман писал: «я себя чувствовал в Саратове как еще живая чернобурка в меховом магазине» (Вопросы литературы. 1993. Вып. V). Но Оксмана очень почитали в Саратове. Конечно, прежде всего, важную роль в этом сыграл Александр Павлович Скафтымов, который дружески очень относился к Оксману, создавал ему условия хорошей работы в университете. Существует совершенно замечательная переписка Скафтымова и Оксмана, которая была подготовлена Аллой Александровной Жук и Валерием Владимировичем Прозоровым, Борис Федорович Егоров издал в Петербурге (Из переписки А.П. Скафтымова и Ю.Г. Оксмана // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 1995. С. 255-325).

Очень любили, конечно, Оксмана студенты, на всех его лекциях ломилась аудитория, приходили студенты разных курсов. Все это было для Оксмана поддержкой, и старшие, и молодые, но и трудности были немалые.

В 1949 году вышла в «Литературной газете» статья Пермякова, очень ругательная по отношению к филологам Саратовского университета, что вот там занимаются только классикой, а жизнь проходит. И тут назывались имена, и, конечно, обком партии, руководство. Все это быстро начинали переносить на конкретных людей. Обстановка была очень сложной. Саратов – город нормальный, нормальный климат, люди хорошо относятся, но человек, вырванный из своей среды, среды кипучей, научной, он не мог чувствовать себя очень хорошо в Саратове, а тем более он был под надзором. Конечно, ведь не было еще реабилитации, и это 1950-1952 годы, это были очень жесткие сталинские годы, поэтому ему здесь было очень тяжело. Оксман читал лекционные курсы, читал историю русской литературы XIX века, литературное источниковедение, историю русской критики и журналистики, спецкурсы по творчеству Пушкина, «писателям-декабристам», «Белинский», «Вопросы текстологии». Все это были спецкурсы, которые вызывали исключительный интерес у преподавателей, студентов и аспирантов. Тогдашнее явление Оксмана в Саратовском университете было необычайно важно. Он на градусы поднял научную мысль, причем он необыкновенно уважительно относился к студентам. Одно время он даже руководил студенческим научным обществом. Когда печатались записки ученых саратовских филологов, то Оксман брал туда и работы студентов не только аспирантов, если это были достойные публикации работы. В этом смысле вот это ощущение ценности науки, любви к науке, конечно, в студенчестве очень сильно он понимал.

В Саратове с 1947 по 1958 год был опубликовано в разных изданиях 36 работ Оксмана. Среди них: «А.В. Кольцов и тайное общество "независимых"» (Ученые записки Саратовского университета. 1948. Т. 20), «Из разысканий о Пушкине» (Литературное наследство. 1952. Т. 58). Оксман возвращается к своим прежним работам, прежде всего к теме Пушкина и декабристов. В 1935 году Оксман в одном из интервью сказал, что он готовит большую монографию на тему «Пушкин и декабристы», но тогда арест выбил его из жизни и работы. И теперь уже в 1947, 1948 г. Оксман возвращается к своим работам, начинает с хронологии политической лирики Пушкина. Он определяет датировку вольности не 1817 г., как до него определяли, а 1819 г. очень подробными документальными разысканиями об отношении декабристов и Пушкина. Изучает эпистолярные материалы и все воспоминания декабристов очень подробно, разрабатывает с точки зрения идеологии тему вольнолюбивых, стихов Пушкина, соотносит их с задачами, с идеями декабристов. Оксман меняет и датировку «К Чаадаеву». Всегда считалось до этого, что это стихотворение написано в 1818 г. Определяя контекст времени, определяя контекст личных взаимоотношений с декабристами Тургеневыми, другими декабристами, Оксман называет другую дату – 1820 г. И датировку «Деревни» он определяет как 1819 г. Эти пока еще не публикуемые материалы он докладывает в лекциях, которые читает студентам и аспирантам. В 1955 году на седьмой Всесоюзной пушкинской конференции оксмановские идеи не были приняты, возникли очень жесткие споры по поводу датировки пушкинских произведений.

Оксман разрабатывает, устно докладывает целый ряд идей, связанных с декабристами и с Пушкиным, в своих лекциях и выступлениях, но публикации такие пока еще невозможны. Разговор идет о декабризме Онегина. И дело в том, что Григорий Александрович Гуковский, когда Оксман был на Колыме, читал в Саратове лекции и говорил, что вся логика развития характера Онегина и все прототипы, которые складывали, как считал Гуковский, образ Онегина, приводили к тому, что он должен выйти на Сенатскую площадь, он должен стать декабристом. Но идеи Оксмана прямо противоположные. Оксман никогда не считал, что Онегин будет декабристом, и Гуковский знал про эти идеи Оксмана. Но он не мог о них говорить, потому что Оксман в это время сидит на Колыме. Когда Оксман приехал в Саратов, читал лекции и тоже говорил о декабризме, он не мог очень жестко критиковать идеи Гуковского, потому что Гуковский тогда был арестован. В 1950 году Гуковский умер в тюремной больнице, поэтому по-настоящему уже спор о том, был ли как-то Онегин связан с декабристами, мог возникнуть уже только потом, на пушкинских конференциях, когда, к сожалению, в живых не было Гуковского. Еще возник очень важный вопрос, который Оксман поднимал уже на лекциях в Саратове, а потом печатно высказывал: это вопрос о десятой главе «Евгения Онегина»: опубликованы шифрованные строфы, П.О. Морозов их опубликовал, и они воспринимались в науке как десятая, сожженная глава «Евгения Онегина». Приводились источники мемуарные, документальные, самые разные, но самое главное, что единственным абсолютным доказательством была онегинская строфа. Но потом В.В. Пугачев справедливо в споре с Ю.М. Лотманом, который говорил об этом, как о десятой главе «Онегина», сказал, что онегинской строфой написана и поэма Пушкина «Езерский». То есть это еще не доказательство. Оксман говорил о том, что это, скорее всего, какая-то особая поэма. И все свидетельства Оксмана были очень подробны: датировка, упоминание тех или иных персонажей, неупоминание в этих строфах Онегина. Очень хорошо об этих идеях Юлиана Григорьевича Оксмана рассказано в книге «Историки, избравшие путь Галилея» (Историки, избравшие путь Галилея: ст., очерки: посвящ. 100-летию Ю. Г. Оксмана / В. В. Пугачев, В. А. Динес; под ред. Л. Е. Герасимовой. Саратов: Изд. центр Сарат. гос. экон. акад., 1995. 229 с.). В основе – воспоминания профессора В.В. Пугачева, который слушал лекции Оксмана, беседовал с ним, запоминал, а позже подбирал все новые и новые доказательства, что это не 10 глава, а задуманная Пушкиным, как он сам Вульфу говорил, в стиле Курбского, поэма времен Александра Первого. Это тоже очень важный научный спор.

Ну и, наконец, спор был о том, что считать или не считать каноническим текстом. М.Л. Гофман высказал идею, что надо иметь классический канонический текст (Гофман М. Л. Пушкин. Первая глава науки о Пушкине. Петербург, 1922). В советское время к этому опять вернулись. Е.А. Фурцева, она тогда была министром культуры, обратилась к ученым, чтобы были установлены канонические тексты классических произведений. То есть если текст раз и навсегда установлен как канонический, то только его издавать, только его изучать. И очень многие пушкинисты, в том числе и Оксман, категорически против этого возражали, потому что находятся еще дополнительные рукописи, авторская правка или еще что-то. То есть раз и навсегда обозначить какой-то вариант, особенно тех стихов, которые в рукописном виде «ходили» как канонический текст – это значит закрыть дорогу к дальнейшему источниковедческому, текстологическому и, стало быть, какому бы то ни было другому. Поэтому и Оксман, его поддержали те его старинные товарищи по пушкиноведению, на пушкинской конференции в 1959 году возражал против идеи канонического текста.

В Саратове Оксман проводил большую работу по изучению Белинского, его писем к Гоголю и того, что вокруг этого накопила русская культура, русская общественная мысль. Уже в 1952 году Оксман публикует работу «"Письмо Белинского к Гоголю" как исторический документ» (Ученые записки Саратовского университета. 1952. Т. 31). Почему так обострился этот вопрос? Дело в том, что в 1948 году исполнялось 100-летие со дня смерти Белинского. На правительственном уровне была большая подготовка, вплоть до того, что крупные политические деятели вошли в комиссию по празднованию столетия Белинского. Белинский был «залакирован», полностью превращен в революционного демократа. Белинский был по существу не исследован, а подавался скорее по ленинскому определению как революционный демократ: и биография, и взгляды. Хотя работ писалось с ним мало. И Оксман решился здесь оспорить по существу ленинскую характеристику. Прямо это не писалось по цензурным соображениям того времени. Во-первых, уже 10 марта 1948 года Оксман в Институте истории выступил с докладом, в котором говорил о том, что Белинский не революционер, его программа, которая вырастала из письма к Гоголю, из его выступлений, из его статей, у него была очень умеренная программа, которую могли поддержать левые и правые: отмена крепостного права, телесных наказаний и исполнение тех законов, которые существовали. Оксман, говоря об этой программе, прорабатывал огромное количество эпистолярных материалов: им было проанализировано 22 копии письма Белинского к Гоголю, потому что в ходе подпольного распространения этого письма что-то менялось, что-то искажалось в нем; шли поиски новых материалов, воспоминаний современников, письма, исторические публикации и собственно дефектность, которая возникала при переписывании и многократном распространении письма к Гоголю, и, наконец, сам процесс распространения. Когда уже многое было сделано, в «Литературном наследстве» Оксман публикует текст этого письма (Письмо Белинского к Гоголю // Литературное Наследство. Т. 56. 1950).

В Саратове Оксман начинает подготовку летописи жизни и творчества Белинского. Она была издана в Москве в 1958 году (Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958). Сначала все специалисты спорили еще по выступлениям Оксмана. Но, когда это уже было опубликовано в 1958 году, ему была присуждена премия Академии наук за эту работу, премия имени Белинского. Это колоссальная работа, 643 страницы, 5000 справок и биографических, эпистолярных, публикаторских, текстологических, то есть огромнейшие материал собран, причем сам этот материал, важнейший для понимания письма Белинского к Гоголю и позиций Гоголя и Белинского, очень важен был и для понимания того окружения Белинского, и самого литературно-исторического контекста. В 1958 году Оксман уже в Москве. Все комментаторские и публикаторские работы Оксмана были рассыпаны по многим изданиям, которые уже трудно сейчас найти. Это было собрано в единой книге. Туда же вошли еще интересные исследовательские открытия, наблюдения. Книга с большим трудом вышла в Саратове. Для того, чтобы ее выпустить в свет, очень много сделал С.М. Касович, тогда редактор областного издательства. Книга Ю.Г. Оксмана «От "Капитанской дочки", к "Запискам охотника»: Пушкин – Рылеев – Кольцов – Белинский – Тургенев» вышла в Саратове в 1959 году и потом стала известна всем ученым, занимающимся XIX веком. В трех томах «Литературного наследства» Оксман публикует работу «Декабристы-литераторы» (М.: Изд-во АН СССР, 1954-1956. Т. 59; Т. 60. Кн. 1, 2).

Оксман был не только выдающимся исследователем, но и замечательным организатором науки, что тоже в истории нашей культуры, нашей науки драгоценно. Он много молодых саратовских и аспирантов, и ученых, и не только молодых, но и старших привлек к тому, чего не было: к коллективным исследованиям. Одной такой грандиозной работой была работа по собиранию воспоминаний о Н.Г. Чернышевском. Помогали и в музее Чернышевского, и Нина Михайловна Чернышевская, и ученые старшего поколения, и много молодых. Двухтомник «Чернышевский в воспоминаниях современников» вышел в Саратове с 1958-1959 гг.

Те, кто работали в этой школе Оксмана, прошли замечательную подготовку. Об этом рассказывала Алла Александровна Жук, впоследствии доктор и профессор СГУ: как жестко, строго, остро и критично учил Оксман, как его ученики осваивали все необходимые первоначальные нормы текстологической работы, комментаторской. Каждое слово проверялось и перепроверялось в этих комментариях. И вторая работа была связана с историко-литературным комментарием и текстологическим комментарием: Оксман с 1954 года вошел в состав ред. коллегии тридцатитомного собрания сочинений и писем А.И. Герцена. Оно издавалось в 1954-1964 гг. Позже Оксман становится заместителем главного редактора, а главным редактором был В.В. Волгин. Он сам очень много сделал для комментирования этого издания и привлек таких молодых авторов, как Татьяну Ивановну Усакину, Аллу Александровну Жук, Иду Андреевну Винникову, Беллу Израилевну Лазерсон, Галину Николаевну Антонову, Юрия Борисовича Неводова. Эти филологи были активными участниками комментирования герценовских томов. Участвовали в комментировании и историки, больше других – Владимир Владимирович Пугачев и Игорь Васильевич Порох. Постепенно выходили эти тома, очень трудно шла работа, издательски сложно. В 1963 году под редакцией Оксмана вышел сборник «Проблемы изучения Герцена» (Проблемы изучения Герцена: сб. / Акад. наук СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького; [Ред. коллегия:... Ю. Г. Оксман (отв. ред.) и др.]. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963. 536 с.), куда вошли труды зарубежных ученых разных стран, ученых, связанных с изучением Герцена, и молодых ученых, в том числе саратовских. И все саратовцы, которые работали с Оксманом, под его руководством, вспоминают, как научные ежегодники выходили, как работал с каждым отдельно человеком и с его описаниями Оксман. При всей жесткой критике это была выучка необыкновенная, потом все эти люди стали известными специалистами и учеными в области русской литературы и русской истории.

Говоря о книгах, посвященных Ю.Г. Оксману, прежде всего, назову книгу «Историки, избравшие путь Галилея», в которой большой раздел посвящен Оксману. Исследователь Елена Трубецкова, будучи студенткой, работала по архивным материалам саратовского университетского архива, и результаты ее исследований о пребывании Оксмана в Саратове опубликованы в книге «Корни травы» (Ю.Г. Оксман в Саратове. 1947-1957 гг. // Корни травы: сб. статей молодых историков. М.: Мир, 1996). Есть еще одна большая книга, которая посвящена Оксману в Саратове. Это книга под редакцией Евгении Павловны Никитиной «Юлиан Григорьевич Оксман в Саратове 1947-1958» (Юлиан Григорьевич Оксман в Саратове: 1947-1958 / отв. ред. Е.П. Никитина. Саратов: Колледж, 1999. 276 с.). Книга построена на воспоминаниях, элементах переписки Оксмана и статей, посвященных тем идеям Оксмана. Замечательные там фотографии: Оксман с Чуковским, с иностранными друзьями, со студентами саратовскими. Фотографии делал С.М. Касович. Ну и, наконец, Адольф Андреевич Демченко выпустил книгу «Саратовский государственный университет и Н.Г. Чернышевский» (Демченко А.А. Саратовский государственный университет и Н. Г. Чернышевский. Саратов: Наука, 2009. 229 с.), в которой в связи с именем Чернышевского, с документами из музея раздел посвящен тому, как готовились эти воспоминания, какую роль сыграл в их подготовке Юлиан Григорьевич Оксман.

Когда мы обращаемся к следующему этапу жизни Оксмана, это уже годы 1956-й и дальше. Оксман с 1956 года работает старшим научным сотрудником Института мировой литературы им. Горького. Это было совершенно необыкновенное время, то, что мы называем теперь эпохой Оттепели, это возможности, конечно, не такие, как сейчас, но тоже открывающие возможность для публикаций, споров, дискуссий, конференций с участием самых известных славистов США, Франции, Италии, и знакомство Оксмана с ними. Это было время, когда Оксману удалось многое: и на съезде славистов и во встречах с учеными высказаться, они становились друзьями Оксмана: это были Уильям Эджертон, глава славистической школы США, это французские слависты А. Гранжар и Ж. Бонамур, это итальянский ученый Франко Вентури, ученые из Германии, Венгрии, из самых разных стран. Потом Оксману в вину будет поставлено то, что встречался с этими людьми, работал, обменивался мнениями, получал книги от них. Это все потом будет ему инкриминировано как вред советской власти. Пока же эти встречи были важными и интересными, и Оксману удается за эти годы много сделать.

Он работает над изданием академического «Полного собрания сочинений и писем Герцена», принимает участие в издании академического полного собрания сочинений и писем Ивана Сергеевича Тургенева, четырехтомного собрания сочинений Лермонтова, собрания сочинений Пушкина в 10 томах; готовится первое полное советское собрание сочинений Добролюбова. При этом Оксман пишет отдельные статьи для «Краткой литературной энциклопедии», там сохранено его имя, но потом будет выведено. Он работает, публикует и организует издание томов «Литературного наследства». Очень важна его работа в «Литературных памятниках» как члена редколлегии, как сотрудника издательства. И сам он публикует великолепную, образцовую книгу в «Литературных памятниках» (Пушкин А.С. Капитанская дочка / изд. подготовил Ю. Г. Оксман. М.: Наука, 1964. 284 с. (Литературные памятники)). Выверенный текст Пушкина, подробнейший комментарий, первоисточники, которыми пользовался Пушкин, материал последующий – Пушкин в иллюстрациях; то есть это грандиозный труд, посвященный «Капитанской дочке» Пушкина. Здесь он сотрудничает со славистами разных стран, то есть Юлиан Григорьевич живет напряженной научной жизнью. Очень интересно читать его письма Скафтымову. В это время Скафтымов уже на пенсии. Такие нежные чеховские письма Скафтымова о том, что теплая осень, как он путешествовал по Волге, что много играл на рояле. И полная противоположность этому – бурный, восторженный, нервный тон писем Оксмана. Было ощущение того, что не хватает Скафтымова во всех этих научных дебатах. Переписка замечательная и по отношению к каждому из них, и к тому, как они уважали друг друга. Стилистически вырисовываются образы обоих ученых в этой переписке, по ней можно судить, что дни Оксмана напряженны до последней степени, он много работает, хотя здоровье у него в это время неважное. В письмах к Флоровскому и другим адресатам он пишет о приближающейся старости, болезнях, как нелегко многое дается... Вообще это счастливые и бурные годы напряженной работы.

В 1963 году у Оксмана проходит обыск – это второй уже виток гонений на Оксмана. Одна из зарубежных слависток, беседуя с Оксманом, кое-что записала на память. Когда эта иностранка ехала в аэропорт, у нее какие-то жулики выхватили сумочку. Милиция якобы не смогла догнать. Сумочку обследовали, записи ее разговоров с Оксманом засекли. Дело в том, что Оксман и не скрывал многих своих исторических мыслей по поводу прежних событий и мыслей по поводу текущих событий и политических в том числе. Он довольно откровенно их высказывал. И тут проходит обыск в 1963 году, и в 1964 году – исключение Оксмана из Союза писателей во второй раз. Отовсюду выгоняют его: из «Литературных памятников», из «Литературного наследства», из Института мировой литературы. Оксман остается вне всего, вне всей литературоведческой официальной системы.

В издании «Социалистический вестник» в 1963 году (№5-6) и потом в «Русской мысли» была опубликована статья, которая была подписана N.N. латинскими буквами «Доносчики и предатели среди советских писателей и ученых». Эту статью посчитали принадлежащей Оксману. И современные исследователи многие говорят, что ее написал Оксман. Сам Юлиан Григорьевич Оксман говорил Владимиру Владимировичу Пугачеву, что он дал этот материал, но исполнителем этой статьи был не он. Кто-то из нашего русского зарубежья, может быть, Глеб Струве, с которым у Оксмана тоже была очень интересная переписка. Потом часть этой переписки Лазарь Флейшман в Америке опубликовал в журнале «Russian studies». Это был и замысел, о котором знал Глеб Струве, замысел Оксмана и Аркадия Белинкова. Белинков эмигрировал, Оксман остался здесь. Они думали, что может удастся издавать «Колокол» герценовского типа за границей, но не удалось. И конечно были известны по зарубежным авторам. Оксман никак не одобрял вторжение войск в 1968 году в Чехословакию. Когда этот обыск был проведен, они нашли много иностранных книг, переписку. Оксман был подвержен очень резкому гонению даже суд писателей проголосовал за его исключение. Он был отстранен от всего и уволен. Оксман, оказался не у дел, но продолжал работать.

И вот тогда в ноябре 1965 года два профессора Горьковского университета – профессор, заведующий кафедрой отечественной истории В.В. Пугачев и профессор, заведующий кафедрой русской литературы Георгий Васильевич Краснов пригласили Оксмана быть профессором-консультантом. Это для Горьковского университета было необычайно важно. Оксман читал лекции, помогал аспирантам, разбрасывал веер идей, которые потом подхватывались. На самом деле его творческая энергия и идеи обогатили многих молодых студентов, аспирантов и молодых ученых. Один пример. Готовился к изданию сборник по изучению творчества Добролюбова. Пугачеву удалось поставить туда статью о том, как развивалась отечественная цензура, сам Пугачев потом признался, что к Добролюбову это не имело отношение, но имело к Оксману. Была опубликована статья «Очерк истории цензуры зарубежных изданий в России первой трети 19 века». В этой статье Оксман изложил не только подробности, исторические факты, но, как вспоминает В.В. Пугачев: «Историк обратился к сути правительственной фразеологии, увидел в ней и ложь и полуправду, действующую и на общественность и на правительство». Показано, как смешивается и правда, и ложь, как это действует как на общественность, так и на правительство. В Горьковских публикациях Оксмана сказано много ценнейших идей, которые могли бы развиваться.

Когда в 1968 году в Горьком произошли студенческие выступления (студенты на мосту разбрасывали прокламации, студенты очень активно выступили против Пражской весны 1968 года, когда танки были введены в Прагу, и их арестовали, кто-то попал в лагерь, кто-то в армию, но, разумеется, тут же занялись и преподавателями), органы КГБ вдруг установили, что Оксман работает в Горьком. Тут было принято решение, что дальнейшая работа в Горьковском университете Оксмана невозможна, с 1968 его имя было запрещено. И тогда статьи Оксмана в уже выходящих сборниках были опубликованы под псевдонимами А. Осокин и Ю. Григорьев. Под этими псевдонимами в Горьковском сборнике вышло несколько работ Оксмана. Состояние Оксмана было все тяжелее: и физическое, и психологическое.

Ю.Г. Оксман умер 15 сентября 1970 года. В некрологе У. Эджертона, который был опубликован сначала за рубежом (Edgerton W. Julian Grigor’evich Oksman, 1895-1970 // Russian Literature. 1973. Vol. 5), а потом во время Перестройки мы смогли его опубликовать в нашем сборнике «Историки, избравшие путь Галилея» написано: «Он не мог бы любить свое отечество так сильно, если бы сильнее не любил правду, справедливость и свободу».

О похоронах Юлиана Григорьевича Оксмана в зарубежных изданиях говорилось, в советской печати об этом нигде не публиковалось. Хуже того, гонения на Оксмана продолжались и после его смерти. В это время в Саратове под руководством В.В. Пугачева готовится сборник «Освободительное движение в России». Первый выпуск вышел в 1971 году. В этом выпуске была опубликована статья Ю.Г. Оксмана «Пушкинская ода "Вольность". К вопросу о датировке». Эти пушкинские декабристские материалы потом публиковались и в сборнике «Проблемы истории культуры, литературы, социально-экономической мысли».

В.В. Пугачев в книге «Историки, избравшие путь Галилея» подробно вспоминает, что было запрещено упоминание Оксмана и его публикаций. Прошли годы, и, начиная с 1985 и 1988 гг., пошли сборники «Проблемы истории культуры, литературы, социально-экономической мысли». Есть сборник в «Тамиздате», там опубликована статья В.В. Пугачева, В.А. Динеса и Л.Е. Герасимовой о подвиге Антонины Петровны Оксман, жены, вдовы Юлиана Григорьевича Оксмана (Пугачев В.В., Динес В.А., Герасимова Л.Е. Подвиг жизни Антонины Петровны Оксман // «Тамиздат»: от осуждения – к диалогу: памяти Антонины Петровны Оксман посвящается: сб. / редкол.: В.В. Пугачев (отв. ред.) [и др.] Саратов, 1990). Несмотря на большие заботы с цензурой, Оксмана все равно печатали.

В 1935 году Оксман объявил, что готовит книгу «Пушкин, декабристы и Чаадаев». Если бы не арест, то он бы ее написал. Пугачев, когда помогал Антонине Петровне Оксман, он ее спрашивал, в каком виде это существует, но она, очень высоко оценивая и дружбу Оксмана и Пугачева, и его таланты, сочла возможным попросить Д.С. Лихачева о содействии, чтобы книгу сделал Пугачев под двумя фамилиями, приведя материалы Оксмана, чтобы это была цельная книга. Д.С. Лихачев откликнулся доброжелательно и написал письмо директору издательства Саратовского университета В.П. Толстову о том, что он ходатайствует об издании такой книги. Разговор был, но складывались всякие финансовые обстоятельства. Толстов был не против, но все как-то не подходило. И вот уже в последний год жизни Пугачева журнал «Волга» помог оформить президентский грант на издание книги.

Грант был получен через месяц после смерти Пугачева (22.06.1922–23.10.1998). Встал вопрос, как эту книгу организовывать. Правда, сохранились публикации и заготовки. Над книгой работали Виктор Макарович Селезнев, участник семинара Оксмана, Вадим Суренович Парсамов и я, как составитель этой книги. Елена Олеговна Селезнева, жена В.М. Селезнева, очень много помогала в разборе материалов и компьютерной обработке. Корректором книги была Наталия Всеволодовна Герасимова, моя дочь.

Мы делали ее в двух частях, первая – это работы Юлиана Григорьевича Оксмана, которые ранее изданы в малотиражных, ставших редкостью изданиях. Книжка вышла в 1999 году (Оксман Ю.Г., Пугачев В.В. Пушкин, декабристы и Чаадаев. Саратов, 1999).

Все что смогли найти – эти работы, посвященные конкретно теме Пушкина, декабристам и Чаадаеву. Вторая часть – это работы на те же темы, некоторые пересекаются. Я написала предисловие к этой книге, Вадим Суренович Парсамов – комментарий составителей. В каждой статье даются комментарии Оксмана и Пугачева. По прошествии лет, соединяя, включая новые материалы, были подготовлены и комментарии составителей. Елена Олеговна Селезнева очень много сделала для расшифровки на компьютере тех черновых заметок Оксмана, которые были написаны на обороте бланков, клочках, листах, но это был огромный материал. Он был не весь опубликован, мы выбрали из него часть – примерно 2 печатных листа. Они представлены точно, как написаны Оксманом, так и воспроизведены в книге, как приложения. Воспроизведены и некоторые элементы черновых записей и писем Оксмана, поскольку письма Оксмана – это не бытовые письма, а письма, где он много рассуждает о науке, о деятелях, о декабристах. Шифровки иногда совершенно замечательные. Чудакова опубликовала письма Ю.Г. Оксмана из лагеря Антонине Петровне Оксман (Из переписки Ю.Г. Оксмана / вступ. ст. и примеч. М.О. Чудаковой и Е.А. Тоддеса // Четвертые Тыняновские чтения: тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988). Они проходили очень жесткий лагерный контроль. И там есть одна мысль, мысль о том, что люди со сложным, как он пишет о декабристе Раевском, мышлением, много сомневающиеся, противоречащие сами себе, они все видят очень сложно для простых людей, а те, кто формирует простые мысли, идеологически не противоречивы, жестко настаивают на каких-то своих идеологических суждениях, вот они действуют на массы гораздо сильнее. Понятно, что в высказывании Оксмана имеется в виду не только Раевский, но и Сталин. Когда издали переписку, она вызвала интерес и к биографии Оксмана, но и для понимания его идей. Точно так же, когда шел о спор Пушкине, Оксман обратил внимание, что это, как Вяземский в 1875 году говорил, что Пушкину было присуще более целостное радостное, чем революционное восприятие, что Пушкин даже и в сложных отношениях с декабристами во многом отличался от них. Очень подробно говорил об этом Вяземский. Оксман всем своим ученикам приводил пример того, что в суждениях о конкретном тексте или высказывании никогда не надо игнорировать своих противников. Учитывать надо все. Ученики Оксмана как раз очень много делали для того, чтобы расширить горизонты исследовательских материалов. И жесткий анализ источников, строгий и четкий, объективно все это исследовалось. Этому учил Ю.Г. Оксман.